Вспоминает Виктория Купчинецкаяhttp://fenix.gorod.tomsk.ru/index-1284186760.php11 сентября 2001 года я была в Нью-Йорке. Я жила в верхнем Манхэттене, недалеко от Колумбийского университета – в 127 кварталах от Всемирного торгового центра.
Я тогда работала на телеканале RTVi корреспондентом, и на 11 сентября на 9 утра у меня был назначен монтаж в студии. Студия располагалась в нижнем Манхэттене, в пяти кварталах от Всемирного торгового центра. Я обычно ездила туда на метро. За окном была такая яркая, чистая, осенняя нью-йоркская погода. Когда я проснулась, я подумала, что сегодня, наверно, будет очень приятно жить.
Как упали башни, я увидела по телевизору. Позвонила на студию. Главный редактор RTVi Михаил Первушин сказал, что идти на студию не надо, потому что пока я туда дойду 127 кварталов, день закончится. Он сказал мне писать новости из дома. Я стала писать, но что писать – было непонятно.
Во второй половине дня стало понятно, что произошло, и я пошла в больницу рядом с моим домом, чтобы сдать кровь для пострадавших. На улице стояла очередь из таких же ньюйоркцев, которые тоже хотели сдать кровь. Кровь в больнице не принимали, сказали, что ее достаточно. Потом стало понятно, что наша кровь была не нужна – переливать ее было некому, выживших практически не было.
Около 6 часов вечера мимо моего дома, с юга Манхэттена на север, пошли толпы людей. Сотни и тысячи людей. Я такого еще никогда не видела, ни на каких городских парадах. Они шли как беженцы, как погорельцы, как участники какого-то апокалиптического исхода. Некоторые мужчины, по виду бизнесмены, не успели надеть пиджаки, они были в белых рубашках, покрытых очень плотным слоем пепла. Они шли по тротуару и по мостовой, неровными усталыми рядами. Рядом с ними, абсолютно на такой же черепашьей скорости, ехали редкие автомобили. В автомобилях было по 6, 7, 8 пассажиров. Я поняла, что все эти люди идут с работы, из нижнего Манхэттена, с места терактов, идут с самого утра уже весь день, чтобы наконец-то попасть домой, в Вестчестер или в Гарлем. На улице уже стоял такой сильный запах – как будто где-то близко, за углом, долго и медленно жгли огромную кучу спрессованного тряпья, пластмассы и животной плоти. Когда ветер начинал дуть сильнее, запах становился невыносимым. Его приносило их нижнего Манхэттена. Этот запах будет обволакивать мой район еще много недель.
12 сентября я поехала на место терактов. Метро работало, поэтому я доехала до Чайна-тауна, а оттуда кварталов 15 шла пешком. Полиция была так растеряна, что район практически не охраняли, и мой журналистский пропуск мне не понадобился.
Я находилась в пяти кварталах от места падения башен. Небо было светло-голубое и солнечное, а на земле была ядерная зима. Я шла по слою серого пепла толщиной сантиметра в три. Магазины были оставлены владельцами, двери распахнуты, окна разбиты. На тротуаре, у небольшой лавочки, стояли цветы в ведре, выставленные ранее на продажу. От роз и гвоздик остались только серые, полностью покрытые пеплом силуэты. Из припаркованных ранее на мостовой машин взрывная волна сделала слоеный пирог: БМВ на тротуаре, у нее на крыше – «Хонда», на крыше «Хонды» – «Форд». Все три аккуратно и плотно спрессованы друг на друге. О «начинке» этого пирога думать было страшно.
В воздухе летали бумаги – целые стаи белых листов, отпечатанных на принтере документов. Передо мной по улице бегал какой-то человек и пытался эти листы поймать. Он обернулся ко мне и, не дожидаясь вопроса, объяснил: «Это деловые бумаги из упавших зданий. Я их собираю для родственников погибших. Это последние документы, которые, может быть, подписали их родные перед смертью».
По улице проехал грузовик с морскими пехотинцами. Грузовик ехал в сторону огромного, до неба, столба мутного дыма, который в пяти кварталах перманентно висел в воздухе. На месте столба чуть больше суток назад было здание, где работали тысячи людей. За машиной решительным шагом, в сопровождении небольшой делегации, шел губернатор штата Нью-Йорк Джордж Патаки. Собравшиеся на углу прохожие, как и я, вдруг стали этой машине и губернатору аплодировать. Громко и как-то судорожно, но с неожиданным облегчением. Звуки, издаваемые человеческими ладонями, были свидетельством человеческой жизни. Я заплакала.